pashtet_77 at ТайнаВсю жизнь его преследует страх выдать государственную тайну, которых он, кстати, знает не мало.
«Мной прочитано… подписано… разглашение карается… вплоть до…»
А потом он встретил её, и понял, что боялся не того, и что ради неё он выдаст любую тайну, и испугался еще больше.
В войну, Великую Отечественную, вот поймал себя на мысли, что уже пришло время, когда надо уточнять, какую именно войну ты имеешь в виду, так вот, в ту войну ей исполнилось восемнадцать. Отец и старший брат ушли воевать в первые дни, когда над Киевом тревожно и страшно выли заводские сирены. Она осталась с мамой. Когда город заняли немцы, она выкопала во дворе яму, сложила туда все нехитрое добро, кастрюли и сковородки, чайный сервиз и хрустальную вазу, и ушла, таща за собой упирающуюся мать.
В 1943-м вернулись. Яма оказалась выпотрошена, но она не удивилась и не расстроилась, за два года скитания по селам разучилась и удивляться, и расстраиваться по пустякам. Мать устроилась мыть полы в больницу, она пошла на завод, точить болты для восстановления моста через Днепр. На заводе в обед давали кашу, это во многом определило выбор профессии.
Тогда же, в 43-м, на отца пришла похоронка. От брата долго не было известий, но потом и про него принесли письмо – пропал без вести.
После войны она вышла замуж. Повезло, говорили, муж не калека, и ранен всего один раз, ну а то, что пьет, так кто не пьет, и нет таких и, кажется, не было никогда.
Родились дети, девочка и мальчик.
А потом в жизни появился он. В гражданском костюме, но с офицерской выправкой, вальяжный, будто кот, с талантом мгновенно от этой кошачьей расслабленности переходить к резкой точности хищника. Кажется, они встречались до войны, она припоминала букеты сирени, его новенькую курсантскую форму, словно все это было в другой жизни.
А он помнил все.
Он зашел к ней как-то в гости, попил чаю с вареньем, посмотрел ей в глаза, подержал на коленях детей, и ушел, так ничего и не сказав.
После они приходил еще один раз, в 1949-м.
- Тебе надо сменить год рождения, - сказал он с порога. Времени для долгих объяснений у него не было. – И фамилию тоже. Можно одну букву, и год рождения. Тебе. И детям хорошо бы. Я помогу, я знаю, как, у меня есть люди. Только надо быстро.
Она ничего не понимала.
- Твой брат, - сказал он. – Твой брат был в плену у фашистов, и остался там жить. Понимаешь? Он написал письмо, чтобы найти тебя. Повезло, что письмо попало ко мне.
- Он жив! – обрадовалась она.
- Дура! – закричал он. – Ни черта ты не понимаешь! Лучше бы он был мертв.
Она сразу испугалась, поверила в его страх, мгновенно, без лишних слов. Он сделал все – поменял год её рождения, букву в девичьей фамилии сменил с «о» на «а». И запретил ей даже думать о брате. Она исполнительно не думала.
Она умерла в 2003-м. Только перед смертью, когда стало ясно, что уже все, и уколы без толку, она рассказала дочери о своем брате и попросила – найди. Может, еще жив, может, еще получится, найти, и попросить прощения за все.
Дочь искала долго, копала архивы, писала запросы, даже была на съемках передачи «Жди меня». И нашла.
Канцелярия города Дюссельдорфа уведомила её, что действительно в городе Дюссельдорфе проживал такой человек, вплоть до 1949-года, а потом выехал в неизвестном направлении, данными о дальнейшем месте проживания гражданина канцелярия города Дюссельдорфа не располагает.
Дочь еще предприняла множество попыток узнать хоть что-то о судьбе брата своей мамы, но тщетно, брат так и потерялся, пропал в 1949-м году где-то в Германии, навсегда.
В 1949-м году брат получил ответ на свое письмо из СССР. С прискорбием ему сообщалось, что семья его погибла, отец пал смертью храбрых под Белгородом, а сестра и мать расстреляны немецкими фашистами в Киеве в годы оккупации.
Об этом письме я знаю наверняка. О нем мне рассказал он, тот самый друг, который переделывал даты рождения и правил фамилии. Он сам написал это письмо и курировал его доставку в Германию, чтобы у брата наверняка не осталось желания продолжать искать свою семью.
Ему, тому самому другу, тоже скоро умирать. Он заказывает себе памятник, принимает работу художника, гравировку своего портрета, даты рождения и эпитафию «Вечная память…»
- Память, - говорит он, - странная штука.
И рассказывает вдруг эту историю.
А просить прощения, говорит он, кажется уже и не у кого. Да и какой смысл?
«Мной прочитано… подписано… разглашение карается… вплоть до…»
А потом он встретил её, и понял, что боялся не того, и что ради неё он выдаст любую тайну, и испугался еще больше.
В войну, Великую Отечественную, вот поймал себя на мысли, что уже пришло время, когда надо уточнять, какую именно войну ты имеешь в виду, так вот, в ту войну ей исполнилось восемнадцать. Отец и старший брат ушли воевать в первые дни, когда над Киевом тревожно и страшно выли заводские сирены. Она осталась с мамой. Когда город заняли немцы, она выкопала во дворе яму, сложила туда все нехитрое добро, кастрюли и сковородки, чайный сервиз и хрустальную вазу, и ушла, таща за собой упирающуюся мать.
В 1943-м вернулись. Яма оказалась выпотрошена, но она не удивилась и не расстроилась, за два года скитания по селам разучилась и удивляться, и расстраиваться по пустякам. Мать устроилась мыть полы в больницу, она пошла на завод, точить болты для восстановления моста через Днепр. На заводе в обед давали кашу, это во многом определило выбор профессии.
Тогда же, в 43-м, на отца пришла похоронка. От брата долго не было известий, но потом и про него принесли письмо – пропал без вести.
После войны она вышла замуж. Повезло, говорили, муж не калека, и ранен всего один раз, ну а то, что пьет, так кто не пьет, и нет таких и, кажется, не было никогда.
Родились дети, девочка и мальчик.
А потом в жизни появился он. В гражданском костюме, но с офицерской выправкой, вальяжный, будто кот, с талантом мгновенно от этой кошачьей расслабленности переходить к резкой точности хищника. Кажется, они встречались до войны, она припоминала букеты сирени, его новенькую курсантскую форму, словно все это было в другой жизни.
А он помнил все.
Он зашел к ней как-то в гости, попил чаю с вареньем, посмотрел ей в глаза, подержал на коленях детей, и ушел, так ничего и не сказав.
После они приходил еще один раз, в 1949-м.
- Тебе надо сменить год рождения, - сказал он с порога. Времени для долгих объяснений у него не было. – И фамилию тоже. Можно одну букву, и год рождения. Тебе. И детям хорошо бы. Я помогу, я знаю, как, у меня есть люди. Только надо быстро.
Она ничего не понимала.
- Твой брат, - сказал он. – Твой брат был в плену у фашистов, и остался там жить. Понимаешь? Он написал письмо, чтобы найти тебя. Повезло, что письмо попало ко мне.
- Он жив! – обрадовалась она.
- Дура! – закричал он. – Ни черта ты не понимаешь! Лучше бы он был мертв.
Она сразу испугалась, поверила в его страх, мгновенно, без лишних слов. Он сделал все – поменял год её рождения, букву в девичьей фамилии сменил с «о» на «а». И запретил ей даже думать о брате. Она исполнительно не думала.
Она умерла в 2003-м. Только перед смертью, когда стало ясно, что уже все, и уколы без толку, она рассказала дочери о своем брате и попросила – найди. Может, еще жив, может, еще получится, найти, и попросить прощения за все.
Дочь искала долго, копала архивы, писала запросы, даже была на съемках передачи «Жди меня». И нашла.
Канцелярия города Дюссельдорфа уведомила её, что действительно в городе Дюссельдорфе проживал такой человек, вплоть до 1949-года, а потом выехал в неизвестном направлении, данными о дальнейшем месте проживания гражданина канцелярия города Дюссельдорфа не располагает.
Дочь еще предприняла множество попыток узнать хоть что-то о судьбе брата своей мамы, но тщетно, брат так и потерялся, пропал в 1949-м году где-то в Германии, навсегда.
В 1949-м году брат получил ответ на свое письмо из СССР. С прискорбием ему сообщалось, что семья его погибла, отец пал смертью храбрых под Белгородом, а сестра и мать расстреляны немецкими фашистами в Киеве в годы оккупации.
Об этом письме я знаю наверняка. О нем мне рассказал он, тот самый друг, который переделывал даты рождения и правил фамилии. Он сам написал это письмо и курировал его доставку в Германию, чтобы у брата наверняка не осталось желания продолжать искать свою семью.
Ему, тому самому другу, тоже скоро умирать. Он заказывает себе памятник, принимает работу художника, гравировку своего портрета, даты рождения и эпитафию «Вечная память…»
- Память, - говорит он, - странная штука.
И рассказывает вдруг эту историю.
А просить прощения, говорит он, кажется уже и не у кого. Да и какой смысл?
Community Info